Офсайд 2 - Страница 20

— Черт, Джейс. Это неприлично, — морщится она. — Мы же собираемся есть.

Кидает в меня кухонно полотенце.

— Прикрой его.

— Ты его боишься? — смеюсь я. Она очаровательно краснеет. — Или хочешь?

— Предложи своим шлюхам, они точно не откажут, — фыркает она, и отворачивается. Вот же зануда. У меня даже падает.

— Я думал, что мы закрыли тему, — раздраженно произношу я. — Мы были в ссоре, я просто отвлекся.

— Конечно. Ерунда какая, — яростно шипит моя малышка, нарезая хлеб с таким остервенением, словно вместо батона представляет кое — что другое. Инстинктивно прикрываю пах полотенцем. И правда, не стоит ее смущать.

— Я больше не буду, — тяжело вздохнув, говорю я. Лекси нервно смеется.

— Мы не в детском саду. Ты сделаешь это снова. Я не сомневаюсь. Просто не нужно давать обещаний, которые ты не способен выполнить, и не жди от меня уважения и… Я, вообще, не понимаю, как могу хотеть тебя после всего, что ты вытворяешь. Уму непостижимо.

Приходит черед колбасы, и я снова напрягаюсь. Лекси отбрасывает в сторону нож и поворачивается. На ее лице больше нет гнева, только грусть. Она выглядит уязвимой и несчастной. Черт, я не должен был огорчать ее.

— Джейсон, я, правда, так не могу, — тихо говорит она, голубые глаза предательски блестят. Если она снова заплачет… Женские слезы меня не трогают. Они меня бесят. Будят во мне зверя. И когда девушки плачут, что бы вызвать мое сочувствие или как-то смягчить, то добиваются диаметрально противоположного.

— Как так? — холодно спрашиваю я. Ненавижу не только слезы, но и женские истерики. Все эти выяснения отношений, разговоры по душам. Пошлая банальщина. Мы выше этого, детка.

— Я устала. Если бы ты просто… Черт, если бы наши отношения были только контрактными… Но ты говоришь, что любишь меня, ты заставляешь меня чувствовать. Это больно и обидно, понимаешь? Ты меня предаешь и унижаешь своими загулами.

— Я же сказал, что больше не буду, — с трудом сдерживаю себя, что бы не зарычать и не наорать на нее.

— Но это неправда. Ты снова врешь мне. Ты постоянно врешь. И даже если ты не будешь шарахаться по всяким девкам, то я знаю, что ты уже это делал. И когда ты ко мне прикасаешься, я невольно думаю, помыл ли ты руки и другие свои части тела после того, как слез с очередной…

— Ты сдурела совсем? — ору я, все-таки срываясь. — Достать решила? Что ты, вообще, о себе возомнила? Кто ты такая, чтобы читать мне морали и что — то требовать? Твое дело молчать и ноги раздвигать. Ясно выражаюсь? — хватаю ее за плечо, встряхивая и заставляя смотреть мне в лицо.

— Предельно, — с вызовом отвечает она, бесстрастно встречая мой яростный взгляд.

— И не нужно тут изображать оскобленную невинность. Шлюхи ее мои возмущают. А сама ты сильно от них отличаешься? Я тебя где только, и как только не имел. Не всякая шлюха согласится.

И эта сука влепляет мне пощечину. На что она надеется? Идиотка гребаная. Замахиваясь, ударяю ее ладонью по лицу, в последний момент разжимая кулак. Она летит на пол и ударяется головой о кафельную плитку. Мне по*уй. Вот честно, сама напросилась. Встаю на колени, бесстрастно наблюдая, как она в страхе пытается отползти от меня подальше. Хватаю ее за лодыжки, подтягивая к себе, и она начинает визжать, как резаный поросенок. Не нужно этого делать, дура. Я сатанею. Могла бы уже понять, что вызывает моего зверя на свободу.

— Молчи, идиотка, — шиплю я, зажимая ее рот. Наваливаюсь сверху, раздвигая ее ноги, и вхожу в нее. Она кричит в мою ладонь, слезы градом текут по щекам, вызывая еще большую ярость. Трахаю жестко, причиняя боль, оставляю новые синяки на тонких запястьях, слишком сильно сжимая над ее головой. Наклоняю голову и сильно кусаю ее грудь через ткань.

— Да, бл*дь, — бормочу, мощно кончая.

«Это гадко», думаете вы. И, наверное, правы. Потому что вас не заводит боль и насилие. А я испытываю острое всепоглощающее удовольствие, которое куда мощнее, чем час назад в постели. Считаю ли я нормой то, что происходит? Нет. И я пытался исправить ошибку природы. Я искал причины и источники своих желаний. Я не горжусь тем, что делаю. Но не могу иначе.

Когда я сползаю с нее, тяжело дыша, она больше не пинается. Какой уже в этом смысл? И даже не плачет. А лучше бы плакала, чтобы я мог сохранить свою злость.

Вот почему мы выбираем слабых и беззащитных женщин. Их слезы и жалкие попытки к сопротивлению будят в нас животное. Они не могут дать полноценный отпор. Ни физически, ни морально.

— Получил свои пять минут триумфа? — с леденящим спокойствием, спрашивает Лекси, опуская футболку на бедра и поднимаясь на ноги.

— Я бы назвал это иначе, — отвечаю я, и тоже встаю. Сажусь за стол, беру пиво и жадно глотаю. Лекси возвращается к плите, берет сковородку за ручку, выкладывая на тарелки омлет лопаткой. Кладет на край хлеб и колбасу. Ставит одну тарелку передо мной. Другую напротив — для себя.

— Ты забыла про вилки, детка, — поизношу я спокойно. У нее отрешенный взгляд. Это шоковое состояние. Она ведет себя так, словно ничего не случилось. Ее разум отрицает происходящее, отключая восприятие реальности. Когда после ужина я отнесу ее в спальню и займусь с ней любовью, она меня не оттолкнет. Даже наоборот. Ей необходимо чем-то перекрыть страшные картинки. И это не мрак и не ужас. Это моя долбаная жизнь.

И когда она засыпает на моем плече, доверчиво обнимая меня за талию, я чувствую, как острая боль пронзает мое тело. Каждую его клеточку, выворачивая кишки. Черная бездна ужаса поглощает меня. Я закрываю ладонями лицо, что бы не закричать или не завыть, как раненое животное.